Семьдесят пять пар глаз на заднем дворе трактира «Чаша» глядели на Дорна как на спасителя. И он попытался не лишать их мужества одним своим взглядом. Трактирщик согласился на то, чтобы засада велась отсюда, при условии, что ему и его сыну тоже разрешат драться. Конечно же, Нарек восхищенно согласился. Дорн мог только удивляться, с какой готовностью люди готовы были ставить на кон все ради чего-то, что кто-то величественно именует справедливостью.
Задний двор был окружен высокими стенами и очищен от лишнего. На улицу вел лишь узкий проход вдоль стены дома. Если во время сражения их загонят сюда, им конец. К тому же, улица, которую они выбрали для засады, была, ко всему прочему, тупиковой, что в случае вынужденного отступления заставит их бежать прямо через дома и сады. Дорн не выбрал бы такой план даже в том случае, если бы у них было численное превосходство сто к одному и было бы ясно, что они выиграют сражение. Нельзя просто сидеть в ловушке, даже если ты лев. Но возможность сражаться в знакомом месте придавала людям уверенности. Дорн, хоть и с неохотой, но подчинился этому чувству.
— Готова ли баррикада, чтобы преградить регорианам обратный путь?
Один из молодых людей смущенно поднял руку, судя по всему, пытаясь показать, что ему есть что сказать.
— Не нужно поднимать руку. Мы тут не в школе, — рыкнул Дорн.
— Мы загрузили три старых повозки из-под сена стульями и столами, все облили лампадным маслом, а повозки сцепили между собой цепями. Как только регориане войдут в переулок, мы перекроем улицу у них за спинами.
— Как только я подам знак, вы перекрываете улицу за их спинами и поджигаете телеги, — поправил Дорн.
Баррикада могла стать одновременно благословением и проклятием. С одной стороны, она мешала врагам получить подкрепление. Кроме того, она не давала противнику отступить и перестроиться. С другой стороны, все это очень быстро могло превратиться в ловушку, если устроивший ее оказывался в меньшинстве. Поэтому Дорн велел запрячь в цепи перед телегами двух мулов, чтобы в случае необходимости баррикаду можно было снова открыть. Чтобы животные не сошли с ума от огня и шума, один из людей должен был остаться с ними.
— Эй ты, — сказал Дорн, указывая на светловолосого с широким мечом. — Ты будешь работать на баррикаде и присматривать за животными.
— Я пришел сюда не для того, чтобы играть в наездника на осле, — заныл парень. — Я хочу сражаться за нашу свободу.
Прежде чем Дорн успел осадить юнца, в разговор встрял худощавый паренек с крючковатым носом.
— Я могу это сделать, эти мулы принадлежат нашей семье. Они меня послушаются.
— Я не против, — с горечью в голосе ответил Дорн. — «Поблагодари своего упрямого дружка, он только что распрощался со своей жизнью, чтобы спасти твою», — мысленно добавил он. А затем продолжал: — Всем остальным скажу: бейте быстро. Не ввязывайтесь в продолжительные поединки. Накиньтесь на них всем скопом. Убивать своих противников не нужно, достаточно того, чтобы они оказались на земле без сознания или с переломанными ногами. Берите себе любого, с кем вас свел случай. Помогайте своим товарищам, которые попали в беду.
— Затем нужно бросаться на следующего, если наш противник будет без сознания или окажется на земле, беспомощный? Разве не лучше убить их, прежде чем они снова встанут на ноги и атакуют нас?
— Можешь поступить и так, если хочешь, чтобы его товарищ всадил тебе сзади сталь под ребро.
— Патруль состоит из десяти человек. Это значит, что у нас превосходство восемь к одному, если наша засада удастся. Не будет никаких товарищей, если мы сделаем все правильно, — снова подал голос мужчина.
«Прежде чем вы вообще нанесете первый удар, у вас будет превосходство четыре к одному, если вы все сделаете правильно, — подумал Дорн. — Тот, кто не привык убивать, будет колебаться, а колебания означают смерть».
— Лежащий на земле наемник, может быть, с поломанной ногой, или раной на голове, трижды подумает, стоит ли вставать, когда вокруг умирают его товарищи. Так что тревожиться нужно о тех, кто еще стоит на ногах. Поэтому делайте так, как я сказал, — если бы Дорн мог выбирать, он бы выбрал сторону регориан, и он осознавал это все лучше с каждой секундой.
Во время раздачи команд Сенета и Нарек держались позади, да и нечего им было делать в толчее предстоящего сражения — так сказал им Дорн. От слепого и волшебницы мало толку, когда речь идет о кровопролитной драке в узком переулке. Слишком быстро один из них мог оказаться ранен или убит. Кроме того, ему было не по себе при мысли о том, что устроит Сенета, если вокруг начнут умирать. Иногда ее заклинания были очень неожиданными, а о том, на что способен посох в ее руках, он даже думать боялся. Что, если в панике она им воспользуется? Наследие ее отца наверняка обладало огромной силой, но он видел, что она постоянно безуспешно пыталась разглядеть на нем какие-то знаки или символы. Ему не очень-то хотелось выяснить, что его разрушительная сила больше, чем он предполагал.
Дорн уже заранее знал, что Сенета будет не согласна с его решением, поэтому подготовил несколько хороших аргументов. Он рассказал им, что они что-то вроде предводителей и примера для подражания, и поэтому с ними ничего не должно случиться, иначе мораль упадет. Кроме того, кто-то должен организовывать отступление, если они потерпят поражение. И в конце концов, Нареку нужен кто-то, кто поведет его и кто не растеряется, когда все начнется. Хотя Дорн не верил в успех, но Сенета согласилась, а именно это и было нужно Дорну.