Сенета кивнула, но на лице ее читались сомнения.
— И еще кое-что, — произнес разведчик. — С Рафом полурослик, у которого есть кольцо с таким же знаком, как у волшебницы, — парень указал на Сенету.
Нарек остановился, и Дорну показалось, что на лице слепого проступило что-то вроде улыбки.
— Собери как можно больше людей, — сказал Нарек, обращаясь к разведчику. — Мы встретимся в полночь на старом ремесленном рынке у Южной стены.
Парень кивнул и бросился прочь.
— Это знак, — провозгласил Нарек, обращаясь к своим людям. — Вы видите? Мы не одни. Другие народы тоже поняли силу символа. Может быть, наш мятеж давно уже вышел за пределы городских стен.
— Он ведет себя так, будто лично ковал эту штуку. А ведь он даже значения его не знает, — прошептал Дорн.
— Но, может быть, этот полурослик знает больше, — ответила Сенета. — Маленький народец знает много древних историй и песен. Никто не станет без причины украшать себя подобным символом.
— Никто, кроме тебя, — напомнил Дорн.
С наступлением сумерек небо затянули облака, душившие слабый лунный свет, как подушка на лице умирающего. К этому моменту в тесном подвале собралась дюжина мятежников. В помещении было душно, а настроение — накалено до предела. Нарек изо всех сил старался подзадорить мужчин и женщин. Он без остановки говорил о несправедливости по отношению к гражданам Рубежного оплота, о том, насколько могущественными могут стать мятежники, если будут держаться вместе и не сдаваться под ударами судьбы.
Дорн прекрасно знал подобные речи. По большей части их произносили какие-нибудь полководцы в ночь перед сражением, и они нужны были для того, чтобы подбодрить воинов и попрощаться с теми из них, кого не будет в их рядах на следующий день. Чем чаще человек слышал подобные высказывания, тем быстрее начинал видеть их насквозь. Судя по всему, для свиты Нарека такая речь была первой. Они заглядывали ему в рот жадно, как маленькие котята, когда сосут титьки мамы-кошки.
— Сейчас он скажет что-то вроде того, что «Настал день, когда мы заявим о своих правах. Я почти вижу нашу победу. За мной, ребята!» — сказал Дорн, обращаясь к Сенете, а стоявший рядом с ним мужчина бросил на него злобный взгляд.
Нарек поднял руки, как поступал всегда, когда хотел, чтобы слушатели сделали глупость.
— Сегодня ночью станет ясно, готовы ли мы сбросить с себя путы веры. Но одно я могу обещать вам точно: если мы потерпим поражение, Рубежный оплот запылает, и храм вместе с ним.
— Он еще более безумен, чем я предполагал, — проворчал Дорн.
Голоса стали громче. Кто-то крикнул:
— Смерть регорианам!
Другой заорал:
— Поджечь храм!
Все наперебой кричали, пытаясь подбодрить и раззадорить остальных.
Нарек велел всем сохранять спокойствие.
Дорн грубо потянул Сенету в сторону.
— Если мы сейчас выступим, ты все время будешь рядом со мной. Поняла? Я чувствую, что ничем хорошим этот мятеж не закончится. Слишком уж все распалены. Я уже видел подобные вещи и знаю, что остывание проходит только через пот и кровь. И мне хотелось бы, чтобы сегодня ночью пролилась не наша кровь.
Похоже, Сенета постепенно начинала понимать опасения Дорна. Они ввязались во что-то такое, что обрело самостоятельность и перестало поддаваться контролю. Она кивнула.
— Хватит нам сидеть в подвале, словно крысы. Сегодня ночью мы заявим о своем праве на улицах этого города, — провозгласил Нарек. — Мы объединим наши силы на старом ремесленном рынке, получим хорошее оружие. Потом никто не осмелится встать у нас на пути. Настало время навеки стряхнуть ярмо регориан. На рынок, говорю я вам!
После этого возгласа толпа пришла в движение и по узкой лестнице стала подниматься на улицу. Толчея была ужасная, некоторых шедших сзади толкали, они падали с лестницы без поручней. Но внизу их ждали новые тычки и удары локтями — от озлобленных соратников.
Дорн удержал Сенету, которая пыталась не потерять из вида Нарека и двух его приближенных.
— Оставь его, он никуда не денется. Лучше посмотри на людей, с которыми ты собираешься сражаться бок о бок. Они не способны даже организованно выйти из подвала. Дай им в руки оружие, и они зарежут друг друга.
— Это обычные люди, — попыталась объяснить своему спутнику Сенета, но Дорн только махнул рукой.
— Это были обычные люди, но теперь они решили ввязаться в дело, в котором ничего не смыслят. Это люди, которым ты собираешься доверять в бою. Посмотри на них — других не будет.
Взгляд Сенеты омрачился.
— Дай им шанс, — попросила она.
— Да пожалуйста, — ответил Дорн, — но регориане наверняка решат иначе.
Толпа постепенно рассасывалась, и Дорн с Сенетой вышли из подвала на улицу. Наемник по-прежнему не понимал, где они находятся, и только увидев башни Восточной стены, он наконец сориентировался. Они шли по ночным улицам, словно какая-то процессия. Ни стражи, ни регориан не было видно, и в большинстве окон уже потух свет.
Через две улицы к ним присоединилась еще одна группа повстанцев. Этот отряд численностью в почти пятьдесят человек производил не лучшее впечатление, чем те люди, с которыми шли Дорн и Сенета. Портные, паяльщики и писари выглядели не очень-то устрашающе, но крепко сжимали в руках древки своих метел, а лица выражали мрачную решимость раздавить любого противника.
Нарек и его спутники вели повстанцев через множество маленьких улочек, чтобы не проходить через Восточные ворота, поэтому они целыми и невредимыми добрались до старого ремесленного рынка. Повозки торговцев стояли настолько близко к Южной стене, что были почти не видны. Площадь была по большей части не освещена, и если никто не бил тревогу, стража по стене не ходила. Ведь как-никак, последние атаки варваров на Серое порубежье имели место триста лет назад, и со временем к другим странам тоже стали относиться спокойно. Кроме того, всю городскую стражу перебросили на север города, чтобы подавить тамошние беспорядки.